Квадратный юст

[k8-Catherine]

Эта идея грызёт мне мозг восемь месяцев, со времени фикатона, когда я читала, блин, мангу, и у меня постоянно вставало на эту сладкую парочку. Когда филлеры закончились и любимые арранкары вернулись на экран, чесотка началась по новой. В итоге гора родила мышь, но уж что выросло, то выросло, а избавиться от давно мозолившей мозги идеи очень, очень радостно.

Фандом: Блич
Бета: BlackRaspberry
Персонажи: Орихиме, Ичиго, Улькиорра, Гриммджо
Рейтинг: детский, зато совершенно безнравственно

Если бы Орихиме была более опытной, она непременно заподозрила бы в напряжённом взгляде зелёных глаз не только старательное внимание тюремщика и не только трезвое стремление к получению информации. Она бы поняла, что жестокая провокация сделана не из расчёта или садизма и уж тем более даром не нужна Айзену-сама - нет, это вывернутое наизнанку желание близости, которой так жаждет существо, неспособное само признаться себе в этой жажде.

Наверное, одновременно с этим ей пришлось бы понять, что и она играет в ту же игру, и слишком мало боится, и бессознательно провоцирует, и просто замечает - замечает эту презрительную статичность, эту почти сутулость, которая почему-то дышит угрозой, этот контраст белой даже не болезненной - мёртвой кожи и неестественных, пошло-агрессивных чёрных губ и ногтей. И всё это тянет, тянет, хочется ударить, хочется исцарапать, хочется дотянуться, прикоснуться, прижаться, а затем... Она никогда не узнает, чего бы ей хотелось дальше. Она не знает даже, чего ей хочется сейчас.

Если бы Ичиго был менее прямолинейным, он бы задумался над тем, что постоянное стремление подраться с ним может означать не столько стремление подраться, сколько стремление к нему, а вот драка, может быть, и вовсе не нужна. Что нет никакой реальной причины именно его силу признавать за первую, чтобы именно его было почётно победить. Он, возможно с насмешкой, подумал бы, что, наверное, его рожа крепко-накрепко врезалась в память арранкара, и тот представляет её себе целыми днями.

Но насмешка быстро бы пропала, когда Ичиго пришлось бы признать, что пронзительные синие глаза и нелепая голубая шевелюра, страшная, словно у ожившего скелета, костяная челюсть и пышущее здоровьем тело атлета запомнились ему ничуть не меньше и вспоминаются ничуть не реже - гораздо сильнее и чаще, чем любые его предыдущие, побеждённые или победившие, противники. И даже шрам, так явно заметный между полами бесстыдно распахнутой куртки, хотелось увидеть и хотелось погладить не как доказательство своей воинской доблести, а потому что... Он никогда не узнает, почему. Он не знает даже, что ему хочется погладить.

Если бы Ичиго был более циничным, он мог бы заметить, что враг, с помощью его меча обнаживший свой номер, выглядел не слишком-то пристойно. Возможно, Ичиго мог бы заметить это вслух - и тогда, наверное, он умер бы ещё быстрее. А, может быть, разговор ушёл бы в сторону, и он узнал бы, за что на самом деле его убивают.

Если бы Орихиме была более откровенной, она бы признала, что в какой-то малой степени ей мешают лечить не только враждебная реяцу из раны Ичиго и не только звенящая в воздухе опасность. Ей мешает парень, усевшийся позади, расставив ноги. Он смущает, волнует и... привлекает. Ничего хорошего бы не вышло, она бы только испытала горький стыд.

Если бы Орихиме могла себе позволить узнать, она знала бы, почему при появлении Улькиорры она смотрела так виновато, почему после слов "отойди от неё" ей в глубине души хотелось, чтобы Гриммджо так и сделал, чтобы она могла вернуться... домой.

Если бы Ичиго мог позволить себе узнать, он знал бы, как хочется ему не только удержать Гриммджо от падения или защитить его от Нойторы, но и забрать его с собой. Забрать себе.

Но они просто дети, невинные дети, измученные войной, одаренные жестокими непрошеными способностями, задавленные слишком быстро, не раздумывая, взятой на себя ответственностью. Дети, вынужденные быть преданными и рисковать своей жизнью из практической необходимости предотвратить чью-то смерть. Они смотрят друг на друга и думают о дружбе, верности, о спасении товарищей и всего мира - а это вещи слишком серьёзные и правильные, чтобы вызывать животную тягу или служить поводом для фантазий.